У меня есть знакомый батюшка Илларион. Как бы его описать?… У него приход в одном из поселков на Рублевском шоссе. И этим все сказано.
Я не буду сейчас о нем много рассказывать, потому что сделал Иллариона одним из героев повести, которая войдет в мою книгу. (Скоро-скоро я ее допишу). Там подробнейшим образом и с удовольствием я выписал его характер и его подвиги. Но в двух словах: пущего авантюриста ( в хорошем смысле этого слова ) повстречать трудно.
Вот только один пример:
каждый год он со своими прихожанами-паломниками восходит на гору Афон и красит древний крест золотой краской. Был он как-то в Греции, лет семь назад. Забрался на священную гору. Смотрит: а крест-то совсем ветхий стал за многие десятилетия. “Ну и подумал я: надо бы подкрасить его. Да так чтоб блестел на солнце. Что бы издалека светом радовал”. Сказано – сделано. Уже на следующий год он приезжает туда с группой прихожан, они восходят на гору, кто-то на мулах, кто-то пешком. Подъем непростой: жара и гроная болезнь мешают людям идти, но они самоотверженно несут с собой два ведра золотой краски. Покрывают крест позолотой и довольные совершённым подвигом спускаются вниз. С тех пор каждый год, батюшка снаряжает туда экспедицию, проводит кастинг среди прихожан: кто именно будет красить и заказывает в турфирме путёвки.
Я как-то спросил Иллариона: “А как же греческие монахи вам так просто разрешили красить? Это же святыня, это же их территория?” Илларион хитро подмигнул мне в ответ и сказал: “Действительно, как только мы спустились с горы, нас уже поджидали местные монахи и отвели к митрополиту. Тот и начал нас ругать сурово: кто мол разрешил и зачем вы красили древний крест? А я ему в ответ: “Дева Мария пришла мне во сне и сказала так делать… Вопросов больше не было.””
Так вот, о крещенском купании.
Дело было так.
Три года назад я приехал к нему в гости ближе к ночи, как раз отметить крещенский праздник, а заодно обсудить один совместный проект. Стояли примерно такие же морозы.. ну может быть градусов на пять потеплее было. Над богато заставленным блинами со стерлядью, графинами с матушкиной наливкой и прочими яствами, столом, висела мироточащая икона. Илларион ее экспроприировал у своего прихожанина под предлогом экспертизы. Мне же пояснил: “Пусть будет поближе к храму”.
Отужинав, батюшка пригласил меня в свой кабинет, поговорить о делах, а заодно похвастаться артефактами, приобретенными им во время недавней поездки по Европе.
Он, как и на Афон, ездит туда ежегодно. Заезжает в гости во французские и итальянские монастыри, общается там с францисканцами, капуцинанами, доминиканцами и жертвует деньги их общинам. Деньги он предварительно собирает у своих вполне себе состоятельных прихожан. Сейчас объясню зачем.
Вы знаете: мощи святых стоиков католики почитают не так явно, открыто и истово, как православные. Мощи, как правило, хранятся в монастырских подземельях, при определенной температуре, и не выставлены на всеобщие обозрение и поцелуи.
Секрет в том, что в обмен на евро, благодарные европейские монахи отщипывают моему приятелю немного мощей международных святых.
Из айтьюнса в макбуке Иллариона звучала красивая литургия, а он продемонстрировал мне, для начала, кусочек гроба Господня. Затем частичку берцовой кости святого угодника. Затем аккуратно достал из шкафа серебряную коробочку, поставил ее на стол, достал оттуда сверток.
Бережно развернул ткань и протянул мне палец.
Не свой.
Марии Египетской.
Так и сказал: – А вот палец Марии Египетской.
Я автоматически взял его.
В ту пору мы еще не были так близко знакомы с Илларионом и я не знал как реагировать. Батюшка же смотрел на меня как удивительно добрый волшебник, только что вручивший сиротке заветный блестящий велосипед. Он поглаживал бороду и в глазах его плясала радость. Радость человека, умеющего дарить подарки. Я, немного подержав, улыбнулся в ответ и вернул ему священный перст. (Почему -то, прости Господи, в тот момент я подумал о сорте винограда “Дамские пальчики”).
– А сейчас самое главное! – подмигнул Илларион. Вернув шкатулку на место, он достал ларец, обитый бархатом. Размером, прмерно, как черный ящик из телепрограммы “Что? Где? Когда?”.
Я, на всякий случай встал с кресла. Батюшка не спешил. Он, хитрец, знал ценность интриги ожидания. Медленно и торжественно он приподнял крышку. Как бы невзначай спросил меня: “Как тебе этот хор?”. Я одобрительно кивнул.
Хор запел как раз что-то особенно торжественное. И в этот момент Илларион извлек из ларца череп. Точнее верхнюю, а значит бОльшую его часть.
“Бедный Йорик! – ничего умнее мне не пришло в голову в ту секунду. – Что это?
– Залив святого Лаврентия знаешь?
– Знаю.
– Это – он. – Сказал батюшка и протянул череп к моему лицу. Я почему-то поцеловал его в самую макушку.
Из кухни матушка позвала Иллариона: какое варенье подавать на стол?
– Подержи минутку, сейчас вернусь.
****
Я стоял с черепом святого Лаврентия и смотрел в окно. Литургия в айтьюнсе как раз закончилась и запела почему-то Нина Симоне. Церковный дворик был подсвечен. Вокруг, присыпанные сугробами, мачтами фрегатов торчали мудрые ели и с неба медленно-картинно падал снег, поблескивая на свету. Посреди двора стояла деревянная ванна. Из нее шел пар.
Я пытался убедить себя в том, что держу в руках невозможную, невероятную святыню. Я думал, что на меня вот прямо сейчас должно сойти понимание: какой же удивительный артефакт я сейчас прижимаю к груди, а вслед за этим осознанием наступит настоящая благодать. Но их все не было и не было.
Сполна прочувствовать радость мешала музыка, и эта, в сущности нелепая, ситуация.
Я приложил лоб к холодному стеклу и так и стоял, поглаживая череп. Он был шершавый, как коралл, привезенный мною с Занзибара. Тем временем во двор вышли батюшка и матушка. Оба – в шубах. Подошли к ванной. Илларион скинул меха на руки жены, оставшись в одной длинной белой рубахе. Он ловко забрался в ванну и сразу же нырнул. Потом он что-то восторженно кричал матушке, но этого, увы, не было слышно.
Завидев меня в окне он приглашающе и настойчиво помахал мне рукой.
Сегодня ночь Крещения. В эти часы вода во всех водоемах, во всех источниках чудесным образом становится освященной. По этому поводу во двор и была вынесена эта огромная ванная. В нее постоянно подавалась горячая вода из шланга, протянутого из кухни. О том, что мне обязательно нужно будет там искупаться меня предупредили еще за ужином и сразу же выдали махровое полотенце.
Я быстро разделся в прихожей, обернулся полотенцем, сунул ноги в огромные валенки Иллариона и выбежал на улицу. В руках у меня по-прежнему был череп.
На улице я столкнулся с батюшкой, он подпрыгивая, как подпыгивал Аватар по веткам фиолетовых деревьв, пробежал мимо меня, бодро напевая: «наливка – наливка – налииивоочка».
Было жутко холодно. Я аккуратно поставил череп Лаврентия на край ванны и, забрался в теплую купель.
Там я и провел ближайшие два часа.
Когда я уйду из мира живых (надеюсь это произойдет очень много позже), тогда когда я уже выберусь из тоннеля к свету, и ничто меня уже не будет связывать с Землей… Тогда Ангелы устроют мне небольшую ретроспективу моей собственной жизни. Причем показывать будут исключительно моменты, когда я был по-настоящему, безоговорочно и абсолютно счастлив. Ведь мы живем только тогда, когда мы счастливы. Я буду сидеть на облаке, болтая ногами, попивать нектар и смотреть это увлекательное кино с собою в главной роли.
Фильм будет, как почти у всех, недолгим.
В него войдут по несколько минут радости и счастья из детства. Когда дарили подарки. Когда вся семья была в сборе. Когда купался на Волге с бабушкой. Когда впервые, самостоятельно поехал на двухколесном велосипеде. Поймал первого бычка. Войдет небольшая нарезка из школьных лет. Победа на олимпиаде. Первый рассказ, опубликованный в газете. Несколько кадров как мы с Тигром бежим по берегу, потом как радостно боремся с ним, и как он виляет хвостом. Потом несколько минут радости оттого, что полюбили меня. Еще несколько минут радости оттого, что полюбил я. И еще несколько минут из осеннего леса, где мы вместе собираем гербарий и грибы. А потом будут странные кадры в этом кино… Мне будут показывать моменты, о которых я и не думал, что был тогда счастлив. Из армии, например. Как поём с ребятами в баталерке песни под гитару. Как ныряю в ночное море прямо с борта авианосца, и плыву в темноте и весь искрюсь из-за какого-то особенного фосфорицирующего планктона. Конечно же покажут момент возвращения домой. И потом еще радость первых заработанных денег. И счастье, испытанное от наблюдения маминой радости, когда дарю ей свой первый серьезный подарок. А потом будет микс из разных любовей и стран. И, затем, в середине фильма, долгие панорамные и крупные планы: свадьба, рождение сына, опять путешествия. А потом уже пойдут кадры с красивыми закатами. С палатками на реке. С сыном, который впервые едет самостоятельно на двухколесном велосипеде, как и я когда-то. С футбольного стадиона, где наши только что победили турков. Еще лайки и сани. Как солнечный луч будит меня в самолете. Как плакал в кино. Рождение внучки. Тут тоже будут показывать подольше: как много времени мы проводим с нею. И в самом конце, кульминация фильма. Почти что часовая нарезка из моего последнего путешествия, которое организовал сын, собрав всю нашу большую семью на маленькой барже, которая плыла всю неделю по узеньким французским речкам. И как я все время спал в кресле на палубе, укрытый панамой…
И еще в это кино, где-то в его середину, уважаемые Ангелы обязательно вмонтируйте вот эти вот минуты, когда я сидел в крещенскую ночь в кадке с теплой водой и смотрел на звезды. Мне тогда было так прекрасно… так спокойно… И так…необыкновенно счастливо. Потому что обычно счастливо, это когда ты чувствуешь, как Вселенная через тебя, твое творчество, твои поступки говорит с природой… А здесь.. здесь я вдруг ощутил себя самой Вселенной. Не частичкой ее, не лучиком, а всецело всей. И решительно не было никакой разницы мною и елями вокруг, между моим дыханием и мерцанием звезд, мы были одного возраста со Святым Лаврентием, чья голова лежала на краю ванной рядом с моей и со снежинками которые не долетали до нас, тая в тумане из пара.
Каждые четверть часа на порог выходил Илларион со стопкой наливки и тревожно зазывал в дом. Но даже он не мешал мне в том состоянии, как моментальный хлопок ресниц не может помешать, набирающему силу урагану.
Я не чувствовал себя. Я был счастлив. Впервые не рядом с кем-то. Не разделяя мгновение с любимой, близкими или с друзьями…
Я был счастлив сам по себе.
via Alex_dubas