Niestety, od czasu do czasu muszę czytać analizy różnych utworów literackich. Osobom, które robią to na co dzień szczerze współczuję, tym którzy do tego muszą się zabrać – nie zazdroszczę. Przedstawiony niżej tekst jest przepiękną, prze-niesamowitą, prze-super kpiną z tego typu tekstów. Jak i dla większości analiz dzieł literackich, charakterystycznym dla owego traktatu jest użycie sztamp 50% zawartości, lania wody 25%, 15% – treść właściwa i 10% – reszta. Polecam miłośnikom języka rosyjskiego. Tekst przeznaczony jest dla osób z dobrym poczuciem humoru!
PS
Z uwagi na fakt, że moja żona-współautorka strony jest literaturoznawcą, wpis ten został dodany bez jej wyraźnej aprobaty :)
Слушая лекции по библеистике и сильно воодушевясь, решил применить полученные навыки к другим литературным источникам. Вот как мог бы выглядеть анализ “Бородина”:
Традиционная точка зрения на “Бородино” исходила из того, что стихотворение описывает реальное боестолкновение между русскими французскими войсками у деревни “Бородино”. Однако в наше время многие ведущие эксперты приходят к другим выводам.
Во-первых, даже самые консервативные бородинисты не оспаривают того, что автором стихотворения является Лермонтов – который, как мы знаем, заведомо не мог принимать в бородинской битве никакого участия и все, на что он мог опираться – рассказы других людей. Во-вторых, мы не можем оспаривать того, что автором (или авторами) двигали отнюдь не исторические, а идеологические мотивы – как впрочем, и абсолютным большинством защитников традиционной точки зрения, которые усматривают в любой попытке научного подхода “покушение на историю” и “оскорбление патриотических чувств”. Будучи горячим русским патриотом, автор (как и патриоты всех стран) вовсе не стремится дать нам адекватную историческую картину происшедшего. Его цель – поддержать такие темы как “героическое противостояние захватчикам”, “преемственность поколений”, “мощь отечественного оружия” – темы, которые мы всегда находим в подобного рода литературе. Исторический материал для автора в этом случае служит лишь сырьем; причем, как мы знаем на примерах из американской и британской, а даже отчасти поздней украинской и русской литературы, авторы могут проповедовать идеи патриотизма и на полностью вымышленном материале, воспевая борьбу сограждан с марсианами, восставшими мертвецами, масонами, путинзрашей, агрессивными ходячими кустами и драконами. В отношении историчности так называемой “бородинской битвы” существуют разные мнения, которые можно, с некоторой долей условности, разбить на три группы:
1. Сторонники историчности битвы полагают, что бородинская битва действительно имела место так или почти так, как это описано в стихотворении. В наше время это теория сталкивается с такими трудностями, что ее выживание можно считать обусловленным чисто идеологическими мотивами.
2. Сторонники полной мифологичности битвы обращают внимание на ряд указаний в самом тексте, которые не дают считать ее историческим событием. Подробное изложение этой точки зрения см. Болотов, Гусанский “Миф о Бородино: корни и плоды”(2), здесь мы ограничимся указанием на наиболее бросающиеся в глаза маркеры — такие, например, как упоминание фантастических существ “драконов” (драгунов). (Попытки бородинистов-фундаменталистов доказать, что французы действительно использовали боевых драконов, мы здесь, в серьезной научной статье, рассматривать не будем) Бросается в глаза, что автор называет противника “бусурманами”, что представляет собой искаженное “мусульмане”. Однако предполагаемая дата бородинской битвы на столетия предшествует установлению франкского эмирата, и если на поле бородинской битвы и могли оказаться какие-либо мусульмане, то только с русской, а никак не с французской стороны. Упоминание “Уланов с пестрыми значками”, вводит третью группу предполагаемых противников — тюрков (Улан — по тюркски значит “юноша”), что, по мнению многих, выводит вопрос об историчности “Бородина” за пределы серьезного обсуждения.
Утверждения автора, что “ядрам пролетать мешала гора кровавых тел” указывают на его полное незнакомство с артиллерией того времени, а “ворчание стариков” желающих “чужие изорвать мундиры о русские штыки” едва ли может исходить от человека, когда-либо видевшего штык той эпохи, который был чисто колющим оружием, при помощи которого неприятельский мундир можно “проколоть”, “продырявить” но никак не “изорвать”.
Сильным аргументом в пользу этой теории может то обстоятельство, что в ряде источников мы находим указание на взятие русскими войсками Парижа; несомненно, этот позорный акт агрессии нуждался в оправдании, которое и было сочиненно, вероятно, столетия спустя – французы “первыми начали”, явившись в наши снега со своими ужасными драконами, а боевые действия “разворачиваются” в глубине России.
Другое свидетельство мифологичности “бородинской битвы” – ее явная литературная зависимость от других образцов героико-патриотического эпоса, как русских, так и зарубежных. Как показывает в своей работе Кольцов(3), все сюжеты, встречающиеся в “Бородино” мы можем обнаружить уже в “Песни о нибелунгах”. То, что “Бородино” является сокращенным пересказом “Песни” (а не “Песнь” является расширением “Бородина”) можно считать установленным — во первых, “песнь” по любым правдоподобным оценкам, значительно старше, во-вторых, наличие в русском значительного числа заимствований из немецкого (и крайне небольшого числа русских заимствовании в немецком) указывает на то, что проникновение первоначально немецкоязычных сюжетов в Россию более вероятно, чем “онемечивание” русского.
3.Сторонники “исторической основы” предполагают, что в основании стихотворения лежат определенные исторические события, которые затем были восприняты через призму текущих политических и идеологических требований. Среди них можно выделить так называемую “шведскую” школу, связанную с трудами акад. А.Питерского, который полагал, что “Бородино” описывает известную нам из других источников Полтавскую Битву. В пользу этой точки зрения можно привести ряд общих образов (кони, ядра, широкое применение холодного оружия) иногда оставляющих впечатление прямого заимствования — ср, например “рука бойцов колоть устала” и “швед, русский, колит, рубит, режет”. По мнению А. Питерского, после нормализации отношений с Швецией “шведов” в качестве противника понадобилось заменить кем-то другим — отсюда и путаница между “французами”, “бусурманами”, и тюрками-уланами, явно указывающая на то, финальная версия “Бородина” была образована из трех текстов, составленных тремя редакторами — “французистом”(F) , “бусурманистом”(B) и “уланистом” (U) Несмотря на то, что теория “трех редакторов” получила всеобщее признание, теория “исторической основы” не принимается большинством экспертов поскольку для ее обоснования нам пришлось бы сначала обосновать историчность Полтавской Битвы, что для всех, (кроме кучки патриотов-фундаменталистов) представляется непосильной задачей.